Помещён в «Московских Ведомостях» 1817 г.

В письме из Москвы, помещённом мною в последней книжке «Отечественных Записок», сказано, между прочим, что г. Хомяков напрасно переносит в область лёгкой литературы вопросы, исключительно принадлежащие науке. Прочитав в № 86 «Московского Городского Листка» ответ на мою статью, я готов взять назад сделанный мною упрёк. Я понимаю теперь, что история Бургундского племени, так как её рассказывает г. Хомяков, не принадлежит науке. Спор собственно кончен. Я позволю себе только несколько необходимых примечаний.

Начну изъявлением признательности г. Хомякову за его благосклонный отзыв о 3-х страницах, помещённых мною в «Отечественных Записках». Он говорит, что, несмотря на недостаток содержания и направления, они служат украшением журналу, и что вообще могут быть прочтены с удовольствием. Прошу у читателей снисхождения к самолюбию, заставившему меня перепечатать эти строки. Я не могу не гордиться похвалою, даже умеренною, из уст столь знаменитого учёного. Прибавлю без лести, что статьи г. Хомякова доставляют также удовольствие и, может быть, ещё большее его противникам, чем его друзьям.

Г. Хомяков находит, что я не сказал ни полслова против его короткого рассказа об истории Бургундов. В таком случае не для чего было писать возражения; можно было довольствоваться моим невольным согласием. Затем следуют: взгляд на причины переселения народов, очерк истории Бургундов и новые доказательства разврата Франков.

Есть факты, которых в наше время никто не станет ни защищать, ни оспаривать: до такой степени они всем известны, всеми признаны. К таким принадлежат переселение народов и появление Гуннов, бывшее ближайшею причиною этого великого движения. Рецензент «Сборника исторических и статистических сведений» заметил г. Хомякову, что в числе племён, выгнанных Монгольскими пришельцами из прежних жилищ в восточной Европе, не могли быть Бургунды, с которыми Гунны сошлись впервые на Рейне. Г. Хомяков обвинил его в невежестве, на том основании, что Бургунды были вытеснены с верховьев Майна уходившими от Гуннов Германскими дружинами. Но в истории более чем где-либо надобно различать причины прямые от косвенных, иначе можно прийти к странным заключениям. Объяснюсь примером. Реформе Петра Великого, пересадившей на Русскую почву Европейскую науку, обязаны мы, между прочим, удовольствием читать такие статьи, какова «о возможности Русской художественной школы»; но едва ли кому придёт в голову вменить эту статью в непосредственную заслугу самому Петру. Она есть, конечно, блестящий, но непредвиденный преобразователем результат его подвига. Suumcuique. Далее г. Хомяков говорит обо мне: «Он заметил, что Бургунды жили на нижнем Дунае не в начале V века, как у меня напечатано, а в III, ибо в IV они уже жили на верховьях Майна, куда Валентиниан посылал к ним послов, что я и сказал в примечании своём. Кажется, уже из слов моих можно было догадаться, что в обозначении столетия вкралась опечатка»... Иной, прочитав эти строки, мог бы подумать, что учёный автор не знает содержания статей, подписанных его именем; потому что в приведённом им месте речь идёт не о нижнем, а о верхнем Дунае. «Рецензент (От. Зап.) уверяет меня, что Гунны не могли подвинуть Бургундов на Запад, потому де, что Бургунды жили давно уже на Рейне. Ему неизвестно, что в начале V века часть Бургундов жила ещё на верховьях Дуная, у Римского вала». (Московский Сборник, стр. 327). Не придётся ли корректору «Московского Городского Листка» испытать участь своего собрата по Сборнику и принять на себя ответственность за эту опечатку? «Трудно поверить, продолжает мой противник, чтобы я действительно полагал нашествие Гуннов в Галлию в VI веке». Не совсем трудно тому, кто сколько-нибудь знаком с историческим методом и точностью указаний г. Хомякова. Впрочем, допуская опечатку в цифре, можно предложить вопрос: в начале какого столетия жили Бургунды у верховьев Дуная? В начале III их ещё не было в западной Европе, в начале IV они живут на Майне от Дуная их отделяют Ютунги. Вначале V они являются на Рейне. Г. Хомяков ссылается на сношения с Бургундами императора Валентиниана. Валентиниана которого? Их было три. Знаем из Ам. Марцелина, что Валентиниан I, умерший в 375 г., отправлял к Бургундам послов; но при Валентиниане III, царствовавшем в V веке (424–455), это племя поселилось в Галлии и, следовательно, вступило в беспрерывные сношения с Римским правительством. Вообще противник мой неохотно или неудачно употребляет цифры для точного определения лиц и событий. Ему, как поэту, привычнее в сфере свободных вымыслов, не стеснённых мелкими условиями хронологии и географии. Таким образом, он заметил, что я ошибся, назвав летопись Иорнанда единственным источником, в котором упоминается о войне Бургундов с Гепидами. «Можно было бы прибавить, – говорит он, – свидетельство Мамертина: Gothi Burgundias penitus exscindunt, где общее имя Готфов заменяет частное Гепидов». При такой смелости объяснений не трудно отвечать на самые загадочные вопросы истории. К сожалению, г. Хомяков не потрудился прочесть до конца дважды приведённое им место из Мамертина, тут же упоминающего о Гепидах: rursum pro victis armantur Allemani (в некоторых рукописях Alani) itemque Thervingi pars alia Gothorum adjuncta manu Thaifasorum adversum Vandalos Gepidesque concurrunt. В 17 главе Иорнанда читаем также, что Фастида, куниг Гепидов, разбив Бургундов, напал на Готфов. Следовательно, оба писателя отличают Готфов от Гепидов и знают, с кем именно воевали Бургунды. Обвинение рецензента «Отечественных Записок» в незнании саг, до которых тому решительно не было дела, г. Хомяков оправдывает своим правом говорить об этих сагах. Право неотъемлемое, на основании которого в статье «о возможности Русской художественной школы» нет ничего о самом предмете, но встречается много нежданного, как-то: замечания о бесполезной трате барды в Октябре, Мае и Июне, о гомеопатии, об укатывании зимних дорог, о пюзеизме и т. д. Ближе к цели и полезнее было бы определить историческое содержание самых саг или, по крайней мере, сказать вкратце, что извлекли из них для истории Немецкие критики. Вопрос о том, кстати ли я привёл свидетельство Шафарика, предоставляю суду читателей.

Не считаю нужным входить в подробный разбор краткой истории Бургундов. Мнение своё о ней я сказал выше. Прибавлю, что этот отдел статьи г. Хомякова можно разделить на две части: ненужную и неверную. К чему, например, было доказывать, что Бургунды не всегда жили у верховьев Майна, а пришли сюда в III веке? Разве я утверждал противное? К чему было повторять всем известный рассказ о Радагайсе, говорить о Гунском князьке Ульдине и т. д.? Это бесплодное расточение учёности напоминает неумение пользоваться собственными средствами, в котором г. Хомяков упрекает Русских винокуров на странице 339 «Московского сборника». Укажу теперь на несколько вкравшихся в изложение ошибок или, может быть, опечаток. Происхождение имени Бэрнгольм от Бургундов факт ещё не совсем доказанный. См. Цейса, 465. Г. Хомяков указывает на два обстоятельства, по его словам слишком мало замеченные. Во 1-х, на то, «что истинный цикл Нибелунгов принадлежит вполне Свево-готфским семьям и нисколько не принимает в себя иноплеменных, например Аллеманов или Франков»; во 2-х, на принятие Арианства Бургундами от Готфов, „явление непонятное для западной Европы и объясняемое только законами критики, изложенными покойным Венелиным“. На первое можно заметить, что Аллеманы не были иноплеменники Свевам и состояли с ними в тесной родовой и политической связи. См. Eichhorn, D. Staats und Rechtsgeschichte 1. § 21. Gaupp, das alte Gesetz der Thüringer, 42 и т. д. Почему принятие Арианства Бургундами от Готфов не может быть понятно западной Европе – отвечать трудно. Но если дело идёт о родовых связях и влияниях между Германскими племенами, я позволю себе обратить внимание моего противника на 1-й том Немецкой истории Филипса, где он найдёт много нового. В 443 году Римское правительство уступило Бургундам нынешнюю Савойю, тогда носившую название Сабаудии (Sabaudia, Sapaudia), а не Сабодии, как пишет г. Хомяков, искушённый Французским произношением. Наконец слова: «Гроза Германского мира налетела на них (Бургундов) в 450 или 451 году и сокрушила их силу. С тех пор... они живут в долине Роны, как подручники Рима» не совсем согласны с историей. Бургундское государство пережило Западную империю и достигло высшего могущества своего именно в конце V века при куниге Гундбальде (470–516). Доказательства можно найти не только в источниках, но и во всех новых книгах, касающихся этого предмета.

Остаётся вопрос о Франках. Я сказал, что писатели IV и V веков бедны известиями о внутреннем быте Франкского племени и что главные источники в этом отношении принадлежат к VI веку. Приводя слова мои, г. Хомяков счёл нужным их несколько поправить, сообщить им другой смысл. Благодарю за услугу, но не могу ею воспользоваться. Корректор «От. Зап.» отнял у меня право оправдываться опечатками. Отношение Франков к империи начинаются с III столетия, следовательно, Римские писатели не могли не говорить о них. Но, повторяю, на внутренний быт племени они обратили мало внимания и бедны известиями о нём. Что доказывают эпитеты, собранные учёным обвинителем Франков: gens mendax, infidelis, perjura, к которым я мог бы прибавить ещё несколько им незамеченных? Где приведены доказательства отличительной безнравственности Франков до VI столетия? Было время, когда Французы иначе не называли Англию, как perfide Albion; однако, какой историк решится основать на этом выражении свои понятия о характере Английского народа? Чем же выше риторы IV и V века Французских журналистов времён Республики и Империи? Значительная часть оскорбительных для Франкского племени эпитетов взята г. Хомяковым из панегириков, читанных Галльскими риторами императорам. В панегириках императору Константину, чаще, чем в других, упоминается имя Франков. Посмотрим, при каких случаях. Пленные вожди Франков затравлены на Трирском амфитеатре в угоду языческой черни (306). Ритор приветствует императора, ещё не просвещённого истиною Христианства, оправдывает его дело и ругается над жертвами. «Ты не усомнился, – говорит он, – казнить их страшными муками. Ты не убоялся неистощимой ненависти, вечного гнева оскорблённого народа. Где теперь их дикая отвага, где коварное непостоянство? ... Их села выжжены, их пленные юноши, неспособные по коварству быть нашими воинами, по гордости рабами, выведены в цирк для принятия казни. Числом своим они утомили разъярённых зверей». Eumenii paneg. cap. 10 и 12. В другом панегирике, сказанном после новой победы над Франками, читаем почти то же: tantam captivorum multitudinem bestiis objicit, ut ingrati et perfidi non minus doloris ex ludibrio suo quam ex ipsa morte patiantur. Anonym, paneg., cap. 23. Кто же безнравственнее: умирающий в цирке Франк, или ликующий при казни ритор, вменяющий жертве в коварство её нехотение служить своим палачам? Значение панегириков IV и V века определено критикой: это плохие источники исторических сведений, но любопытные памятники развращённой эпохи. Не говорю о наглой лести, составляющей их главное содержание. Злоупотребление слова, искание самых чистых понятий, презрение к истине едва ли когда доходили до подобного цинизма. Впрочем, г. Хомякову вероятно также известен характер панегириков. Обратимся теперь к другим свидетельствам, им приведённым против Франков. «Нельзя сказать, – говорит он, – чтобы тут выразилась особенная вражда Римских писателей, ибо Империя страдала от многих народов более чем от Франков (например, от Готфов, Вандалов или Гуннов), а их хвалят, и нередко». Справедливо ли это? Увидим. Слова жалкого компилятора Вописка не имеют большой важности, – это плохой ритор, пишущий истории; но отзыв Сальвиана… писателя даровитого и благородного, заслуживает полного внимания. Его приговор, конечно, может решить тяжбу между г. Хомяковым и мною. Привожу вполне главные места, относящиеся к спорному вопросу: «Готфы коварны, но целомудренны; Аланы развратны, но не столь коварны; Франки лживы, но гостеприимны; Саксы свирепы, но заслуживают уважение за чистоту нравов». De providentia lib. VII. «Саксы жестоки, Франки лживы, Гепиды бесчеловечны, Гунны развратны, вся жизнь варваров порочна; но разве их пороки можно судить наравне с нашими? Разве разврат Гунна или коварство Франка подлежать такому же суду, как разврат и коварство христиан? Неужели наклонность к пьянству Аллемана, корыстолюбие Алана можно сравнить с теми же пороками у христиан? Что удивительного в том, что Гунн и Гепид прибегают к обману, когда им неизвестна вина лживого поступка? Как обвинить Франка в клятвопреступлении, когда оно ему кажется не видом преступления, а оборотом речи?» Ibid. lib. IV. Так понимал, так оправдывал влиянием язычества и невежества пороки полудиких племён Массилийский священник V столетия. Читатели, надеюсь, заметят различие воззрений, господствующих в скорбных творениях Сальвиана и в обвинительных актах на целые народы, остроумно составляемых г. Хомяковым. Может быть, прочитав вполне приведённый мною отрывок, из которого ему, кажется, были известны только последние строки, г. Хомяков упрекнёт Сальвиана в дурно понятом гуманизме. Зато другие найдут в № 86 М.Г.Л. не совсем научное подражание ритору, славившему зрелища Трирского амфитеатра. Спрашиваю: где доказательства отличительной пред другими племенами порочности Франков? Они не лучше, но и не хуже других. Ссылаюсь на истории Вандалов Виктора Витенского, на отзывы Ам. Марцелина и Иорнанда о Гуннах, Прокопия о Герулах, Григория Турского о Готфах и т. д. Здесь можно найти богатый материал для составления кондуитных списков народам, принимавшим участие в великой эпохе переселения. Характер Меровингской эпохи представляет особенное явление, которого разбор не может быть предметом этой статьи. В тогдашнем развращении Франков не сомневается никто. Для этого убеждения достаточно прочесть Тьерри. Но можно сказать с полною уверенностью, что всякое другое племя при подобных условиях испытало бы ту же участь. Вопрос о гуманизме мы оставим в стороне. Дело шло не о нём, а о легкомысленной игре историческими фактами, о капризе, вошедшем в область науки.

Спор с моей стороны кончен. Кто из нас прав, за кем осталось поле исторических фактов, решат читатели, знакомые с делом или, по крайней мере, заглянувшие в книги, на которые указали г. Хомяков и я. Всякое прение можно протянуть до бесконечности, отняв у него прямую цель, т. е. решение спорного вопроса. Такого рода словесные турниры могут быть блистательны; но я не чувствую призвания ломать на них копья. Охотно признаю превосходную ловкость моего противника в умственной гимнастике, готов любоваться его будущими подвигами, – но в качестве зрителя, без всякого желания возобновить борьбу.