Напечатано в № 29 Молвы 1857 г. с подписью: «Т...к» (Туляк).

В двух номерах Русского Вестника была напечатана статья г. Чичерина, весьма замечательная во многих отношениях. Автор задал себе главною задачею не столько отвечать на критику г. г. Крылова и Самарина, сколько убедить читателя в том, что не только все возражения этих двух писателей против него, но и вообще все мысли и взгляды Русской Беседы вовсе не поняты. На восьмидесяти страницах излагает он с необыкновенным успехом всё разнообразие своего непонимания, так что в этом отношении не остаётся читателю никакого сомнения. Например, г. Крылов сказал, что строгое право собственности (jusdominii) на один и тот же предмет не может никогда принадлежат двум отдельным лицам. Это аксиома пра̀ва. Что же? Г. Чичерин нашёл в Варнкёниге, что вся Франция составляла аллод Меровейцев, хотя каждый аллод частный принадлежал своему аллодиальному владельцу, как полная собственность. «Итак, – говорит наш юрист, – вот полное право собственности у двух лиц на один в тот же предмет». Король не имел права собственности на людей, т. е. на самих Франков, и даже не только не мог ими располагать по своему произволу, казнить или лишать собственности без суда, по даже и службу мог требовать только весьма ограниченную; на вещественное же их имущество он вовсе не имел никаких прав. Где же тот предмет, на который полное право принадлежало двум? Очевидно, что Франция принадлежала Меровейцам как аллод только в своей совокупности, как государство и в смысле неотъемлемого наследия, а не более; очевидно также, что г. Чичерин столько же понимает Немецких писателей, сколько и своих Русских возражателей. Г. Крылова можно обвинить тут только в одном: зачем его бывший слушатель не знает элементарных аксиом права? Г. Самарину тоже недурно возражает г. Чичерин. Г. Самарин в отношении к рассудочному пониманию различает науки на такие, в которых данные доступны одинаково всем, и на такие, в которых самые данные доступны человеку только вследствие особенностей его духовного настроения. Так в одном разряде мы видим чистую математику, химию и др., а в других эстетику, этику и пр.; ибо самые данные красоты и нравственности доступны не рассудку аналитическому, по всей совокупности духовного состава человеческого. Историю приписал г. Самарин к последнему разряду, и весьма справедливо: ибо в данных исторических простое рассудочное понимание уже недостаточно. Восстановление текстов, пополнение бесконечных пробелов, угадывание нравственных побуждений, чувство художественного напряжения (эмфазиса) в слове, чувство соотношения между такими проявлениями народной жизни, между которыми нет, по-видимому, прямого отношения и т. д., всё это возможно только для цельного разума под особенным настроением. От того-то, как сказано в Р. Беседе, известный Прескотт и считает воссоздание истории каждого народа вполне возможным только ему самому. Отношение же любви к пониманию историческому уже давно показали в учёном мире Винкельман в знании древнего мира и Вальтер Скотт в знании средних веков. Всё это очень ясно. Что же г. Чичерин? На нескольких страницах у него одно: «Да где же разница? И тут данные, и там данные; и тут вывод, и там вывод; выходит всё одно. Где же разница?» И опять сызнова то же, только другими словами. Ещё лучше становится г. Чичерин, когда пускается в философии. «Какое выдумали вы разумение целостью духовного организма? Ведь чтобы себя понять, человек ставит себя как объект: видите, вот уже он и развалился надвое; вот уже цельное понимание и невозможно, и т. д.» Какова милая наивность! Но тут уж автор конечно менее виноват, чем в вопросе юридическом: это не его специальность, не его Fach, и винить некого. И таковы все восемьдесят страниц (кажется, восемьдесят). Да неужели только и есть во всех восьмидесяти страницах? спросит читатель. Нет, есть и шутки вроде следующих: «В безмолвном величии, одетые в тулупы, станем проникаться Русскими началами, сочувствие к старине.... О какая дивная картина мерещится мне уже теперь! Отдалённые Чукчи делаются главными двигателями Русской истории, памятники исчезли, Беседа торжествует, и в воображении возникает здание, перед которым бледнеют самые знаменитые арабские сказки... Почему Чукчи делаются двигателями, почему памятники исчезают, это всё тайна шутливого автора. Вот ещё другая шутка: «Заглавие: Русская Беседа, Москва, вскоре должно замениться заглавием: Немецкая Беседа, Нюрнберг». Есть ещё и другие такие же. Конечно, автор во всей статье показывает самое искреннее желание быть остроумным, и поэтому мы не вправе строго судить такие, даже крайне слабые, покушения на остроумие; но нельзя не сказать, что его шутки напоминают ту горькую улыбку, известную всем наблюдавшим над младенцами, когда бедняжки улыбаются, а сами ножками сучат: медики приписывают это кислотам. Таков пластический мотив, который г. Чичерин разыгрывает в слове. Есть ещё и другие особенности. Г. Аксаков навлёк на себя, как многие помнят, бурю самых злых нападок от всей критики, Московской и Петербургской, за такие похвалы Гоголю, какими никто его не превозносил; а что же г. Чичерин? Он говорит, что, «по мнению г. Аксакова, Гоголь был пустой, легкомысленный собиратель чужих форм и идей». Эта особенность была бы уже и очень нехороша; но г. Чичерин дал такие многочисленные доказательства непонимания чужих слов, что мы и это туда же готовы причесть.

Такова статья; а при всём том она замечательна. Главная цель её доказать, что направление Русской Беседы – мистическое. Это, очевидно, выражение не личной мысли г. Чичерина, а целой школы. Искренно поздравляем Русскую Беседу. Недавно старая барыня просила молодого учёного объяснить ей электрический телеграф. Когда дошло до индукционных токов, она прервала его: «Нет, батюшка, уже это что-то так таинственно, что и понять нельзя». Таково решение старушек: таков же и суд устарелых школ, когда выступает в свет новое и свежее учение. Конечно, эта школа давно доказывала, что она уже вовсе не понимает о чём дело идёт – и в вопросе об общинах, и в вопросе о народности, и в вопросе о женщине в России, и в вопросе о княжеских завещаниях, и в вопросе о статистике преступлений, или о наказаниях за колдовство (как показал г. Лесков); но ещё ей отвечали. Теперь же, когда старушка (виноват, школа) дошла до определения, «что это таинственно, это мистицизм», мы надеемся, что Русская Беседа с нею слов тратить не будет, разве для исправления каких-нибудь ошибок в частных исследованиях.

Есть другие направления, ещё мало высказывающиеся, которые диаметрально противоположны Русской Беседе, но стоят далеко выше той школы, о которой мы сейчас говорили. Ими следует заняться, и, кажется, некоторые статьи в Беседе (например, статья г. Киреевского) были обращены против них. Эти направления могут быть ложными, но они не совсем поверхностны. По крайней мере, они не устарели и не замерли. Они действительно живы: на них нападать следует и сто́ит. А старушкам толковать электричество не для чего: для них это мистицизм. Вот мой совет.