Мм. гг.!

Нынешнее заседание наше будет особенно посвящено чтениям о внутренних явлениях жизни Русского народа. Правда, предмет, выбранный К.С. Аксаковым, имеет характер исторический и поэтому, как будто внешний; ибо действительно всякая история народа по большей части движется и живёт более во внешних явлениях, чем в явлениях внутреннего духа. Но, во-первых, история племени Славянского отличается от всех других тем, что она более всех управляется внутренними, мысленными, духовными побуждениями. Так, например, судьба старшего из Славянских государств – государства Велико-Моравского, обусловлена была разъединённостью его религиозного состава; так вся геройская история Чехии сосредоточивается около мученика Гуса; так в наше время судьбы наших Западных и Южных братий-Славян ещё вполне вращаются около таких же внутренних вопросов. Слово, слово человеческое, высшее проявление человеческого разума, составляет их связь, их скрепу и силу. Филолог для них имеет всю важность общественного деятеля, грамматика и лексикон – это силы политические; но с другой стороны разъединённость в Вере составляет слабость тех же народов, и апостол Слова Божия, который собрал бы их в едину молитву, собрал бы их в единый народ. Во-вторых, эпоха, которую выбрал наш почтенный сочлен, К.С. Аксаков, отделяется ясно от всех других эпох. По воле Промысла, государство, внешняя историческая форма в России, разлетается, и остаётся что-то без организации, без образа, без внешнего скрепления, раскинутое по необъятному пространству, по-видимому, крайне непривычное к самодействию и к самоуправлению» – это Русский народ, и на это бессильное тело, которое едва ли и телом назвать можно, налетают со всех сторон враги сильные, мужественные, не знающие совести, не дающие пощады. Собраться, сочлениться, отстояться от неприятеля, определить себе настоящее, дать себе возможность будущего, – все эти задачи должно разрешить разом. Мы знаем, что они были разрешены. История рассказала нам всю внешность этого великого и, можно сказать, неслыханного дела. Но история рассказывает нам только внешнее движение и, так сказать, механические явления происшествия. Силы, управлявшие им и сделавшие невозможное возможным, надобно угадать и воссоздать внутренним пониманием, т. е. самым редким из всех даров, необходимых для полной исторической критики. Грустно сказать, что нам нужно воссоздавать умом, что нужно угадывать эти внутренние силы: Казалось бы, что им надобно бы быть живущими и присущими в нас и теперь, как и тогда; казалось, стоило бы нам взглянуть внутрь себя, чтобы понять наших предков и побуждения, управлявшие их думами, и те понятия, которые они хотели осуществить. Но вам самим известно, как далеко ушли мы, так сказать, от самих себя. По редким, рассеянным приметам должны мы отыскивать своё прошлое, как какой-то чуждый нам мир. Многие уже писали об этой эпохе, и многие вероятно ещё будут обращаться к ней в надежде разгадать её прежде, чем она будет вполне понята, прежде, чем мы скажем: «это так было, это иначе быть не могло; так думал, того хотел народ Русский». Опыт, предлагаемый К.С. Аксаковыми затрагивает, как вы видите, глубочайшие вопросы нашей внутренней исторической жизни.

Ещё глубже, ещё духовнее те вопросы, к которым обращает нас почтенный сочлен П.А. Безсонов. Русский раскол! Как мало, по-видимому, и как много действительно говорится в этом слове. Грубейшее невежество, борода, кафтан, ссора с приходским священником и бумажная война с чиновником, оканчивающаяся золотым миром – вот и всё. Нет, это не совсем всё. Мы так привыкли к своей земле Русской, что и не замечаем, как громадны размеры всего того, что в ней делается и творится, в добре или зле. Русский раскол! Возьмите его в его трёх главных отделениях, забывая даже на время об его мелких (впрочем, вовсе не мелких) отростках, и вы имеете числительную массу, равную, пожалуй, Испании или тому, чем бы хотелось быть Пьемонту. Сама эта численность уже заслуживает внимания. Потом подумайте, как широки его действия. От Риги до Казани, до Ледовитого моря, до Чёрного моря и Кавказа, а потом почти сплошною массою до Тихого океана и до границ Китая! Не говорю уже о том, что он перешёл и границы России, в Молдавии, Турции, Австрии – это уже, сравнительно, ничего. Теперь, когда наступает и непременно наступит, в силу исторических развитий, не только Русских, но и всемирных, время более широкой и полной жизни народной, подумайте, как важно значение такой многочисленной и так широко действующей массы. Как важен, для внутренней Русской истории, а по воздействии и для истории других народов вопрос: сколько в этой массе ковкости или упругости, сколько способности к организации или склонности к призванию внешней силы для своей опеки, иначе, сколько начал общественных или государственных; наконец, сколько стремления к просвещению или оттолкновения от него! Пусть этот раскол по своим основаниям и признаём мы, в большей части его форм, не имеющим в себе, будущности: это относится только к его, так сказать, догматической внешности и замкнутости; но ведь он, даже исчезая, оставит по себе поколения, приготовленные особенным образом, оставит особенное настроение в уме миллионов, а эти-то приготовления, это-то настроение умов и составляют действительные исторические силы. Предмет, которого коснулся П.А. Безсонов, как вы видите, сам по себе заслуживает глубокого внимания; к занятиям же общества он принадлежит особенно потому, что наш почтенный сочлен представляет нам раскол в его словесно-художественном выражении.