Поэт сказал: Благословенны те мгновенья, Когда, в виду грядущих лет, Пред фимиамом вдохновенья Священнодействует поэт. Он говорит о поэзии. Я думаю, что некоторое благоговейное почтение нужно и всякому человеку, когда он служит слову и словом. Мм. гг., тот, кто служит слову, служит величайшему из всечеловеческих дел.

Слово, мм. гг., есть совершеннейшее орудие мысли и общения между людей. Если мне удалось сколько-нибудь показать значение Москвы, как столицы этого общения для всей земли Русской, как места её общественного сосредоточения, как города её мысленного собора, понятно будет и то, что в ней должно было возникнуть общество Любителей Русского Слова. Нам остаётся стараться, чтобы само Общество было достойно и той многозначительной местности, в которой оно явилось, и того великого дела, которому оно посвящает труды свои.

Я назвал литературное слово достоянием Русского народа. Разумеется, я знаю, что народ никому не передаёт всецело своего достояния; но мы должны, мм. гг., попечительно хозяйничать тою частью сокровища, которая досталась на нашу долю. Короче сказать, сохраняя уже утверждённое название «Любителей Российской Словесности», мы постоянно должны помнить, что мы – «служители Русского слова».

Идите с Богом по тому прекрасному пути, который вы избрали! Идите с тем же успехом, которым вы увенчались до сих пор, или ещё с большим, ибо ваш дар не есть дар преходящий и скоро исчерпываемый; но верьте, что в словесности вечное и художественное постоянно принимает в себя временное и преходящее, превращая и облагораживая его, и что все разнообразные отрасли человеческого слова беспрестанно сливаются в одно гармоническое целое.

Я глубоко убеждён, что только свободная, елико возможно свободная, гласность может очистить нашу умственную атмосферу, возвысить нравственное настроение писателя и читателя, устранить зло в настоящем, сделать его невозможным в будущем; но я позволю себе выразить желание, чтобы всё просвещённое общество, как читатели, так и писатели, подвинулись как можно скорее вперёд по доброму и разумному пути.

Я хорошо знаю, что некоторые утверждали, будто ей не идёт название рабовладельческой страны; что до сих пор законом допускаемое в ней крепостничество не есть рабовладение. Я признаю это; я знаю, что крепостное состояние сильно отличается от рабства, и что, придерживаясь строгого смысла законов, можно его защищать благовидными доводами. Но я утверждаю также, что крепостное состояние наших крестьян превращается в рабство по неизбежно вытекающим последствиям, которым должен был допустить и даже утвердить закон, или, более того, которые закон не может ни выследить, ни обуздать и которые через то сделались составными частями обычного права.

В драматическом произведении важны по преимуществу характеры лиц, проявление этих характеров в действии и верность языка как в отношении к лицам говорящим, так в отношении к той минуте, в которой они говорят. Я ограничусь разбором трагедии барона Розена только по этим трём предметам...

Основателем Библиотеки для воспитания и главным участником в издании её был Дмитрий Александрович Волуев. 1845 года 23 Ноября умер он, на 26-м году от рождения, не успев ещё издать последних двух книжек предпринятого им годового издания. Имя Волуева получило уже известность в литературе и в науке, лице его получило уже почётное место в общественном уважении; деятельность его внушала уже много ожиданий и надежд, но Богу угодно было иное...

Хотя он умер очень молодым и написал очень мало, значение его, как поэта, весьма замечательно; выражение его живописно и сильно, стих звучен и художественно отделан. Можно в нём иногда заметить неопытность молодости и даже неправильный оборота, но эти весьма редкие недостатки искуплены вполне необыкновенной ясностью и простотой, составляющею его отличительный характер; более же всего они искуплены определительностью и глубиною мысли, в которой ясно высказывается светлый и многообъемлющий разум...

Известное дело, что то племя Аравийское, которое первоначально приняло Магометанство, было весьма немногочисленно; за всем тем оно покорило всю Аравию в самое короткое время. После того Аравитяне стали распространять власть свою за пределы родной земли. Казалось бы, нельзя им было ожидать успеха в войне с соседними державами: всё народонаселение Аравийского полуострова не равнялось и пятой части народонаселения Персии, или Восточной, т. е. Византийской империи, с которыми предстояла борьба калифам, преемникам Магомета. Конечно, обе державы были уже истощены кровопролитными войнами, как друг с другом, так и с северными полудикими народами, именно с Аварами и Славянами, нападавшими на Византию, и Турецкими племенами или Славяно-Турецкими дружинами (известными под именем Северян и Гуннов-Эфталитов), нападавшими на Персию; но, несмотря на истощение своё, каждое из этих государств казалось несравненно сильнее Аравии. Цари тогдашней Персии, Сасаниды, могли выставить в поле несколько сот тысяч войска; Византия, одержав победу над Персией и над Аварами, легко также могла посылать против Аравитян дружины многочисленные и уже привыкшие к войне. Она имела против них все выгоды числа, воинского искусства и множество крепостей, которыми издавна охранялись границы империи. Все эти выгоды оказались ничтожными...

Жена – глупая, вовсе не имеющая сочувствия к мужу и не способная уважать его добрые качества, заведённая в преступную связь без всякой другой причины, кроме нелюбви к мужу и увлечения внешности и волокитством помещика.

Наконец, нам кажется, что слово страдание, которым автор характеризует христианское искусство, не совсем верно. Святое Семейство, Вознесение, прославленный Святой и т. д. не чужды, конечно, христианскому искусству и едва ли характеризуются словом страдание. Характеристика нового искусства, по преимуществу христианского, не есть страдание, но нравственный пафос, которого страдание не может ни помрачить, ни победить.

С.Т. Аксаков живёт в своих произведениях. Говорит ли он о светлом дне, вы чувствуете радостную улыбку, отвечающую улыбающейся природе; говорит ли он о дружеской руке, протянутой к нему с приветом, вы чувствуете, что эта рука падёт не в холодную руку равнодушная, а будет встречена тёплым рукопожатием. А между тем он этого не говорит, но он сам весь в своём слове, весь со своей крайней впечатлительностью и правдивою энергией. Вы слышите речь старца, много пережившего; вы видите, что волнение жизни улеглось, и что мысль и чувство лежат перед вами со своею полною прозрачностью, не возмущая очерка предметов, но облекая их каким-то чудным сиянием. Вы как будто слышите этот твёрдый, полнозвучный, мужественный голос, который так памятен его друзьям; видите этот почтенный образ мужественного старца, согнутого, но не сломленного годами и болезнями. Вы не можете знать его творения, не знав в то же время его самого; не можете любить их, не полюбив его. Тайна его художества в тайне души, исполненной любви к миру Божьему и человеческому, Poctae nascuntur.

История Византии представляет две стороны, две совершенно противоположные стихии: одну – Эллинско-христианскую или, лучше сказать, просвещённо-христианскую, другую – Римско-государственную. С одной стороны мысль, человечность, любовь; с другой – форма, себялюбие, вражда. Обе участвовали в жизни Византийской, созидая её или губя; обе отозвались на Востоке после падения Византии и отзываются до наших дней. От одной горячая любовь к просвещению, в которой Грек превосходит даже Немца, и твёрдость в вере, несмотря на четырехсотлетнее мученичество, которою некогда бывший Византийский Восток превосходит все народы мира; от другой – презрение и ненависть ко всем другим народностям, кроме Греческой, желание угнетать их и разрабатывать их в единственной, ещё доступной Греку, области жизни общественной, как материал для власти и корысти, – сочетание низости с гордостью и внутреннее гниение, как лиц, так и народа.

Однажды, поутру, увидел он человека, идущего к крещению и узнал в нём Того, в Ком должны были совершиться все обещании Божии. Одинок шёл Он в Израиле, как Израиль шёл одинок в народах мира; Он шёл в силе Своего смирения, без блеска, без видимого величия, с виду подобный всем сынам человеческим, и Иоанн сказал: «вот Агнец Божий, вземлющий грех мира!» То, что было достоянием одного племени, делалось достоянием всех племён, но уже в совершеннейшем богопознании. Народная исключительность разрушалась, признавая своё служебное отношение ко всему человечеству. Величайший из пророков, представитель всех прежних пророческих личностей, узнал и показал народу Того, Кого ждали все пророки; весь Ветхий Завет преклонился пред Новым, вся многовековая жизнь Израиля сосредоточилась в одно мгновение.