Главная же причина ошибок г. Соловьёва, при его критике на Риля, состоит в том, что, говоря о Риле, он думает о своих мнимых противниках на святой Руси. Он уже пробовал их назвать антиисторической школой; не удалось, не пристаёт. Г. Чичерин попробовал их прозвать мистиками; но все догадались, что это просто выражение собственного непонимания г. Чичерина (это даже объяснила «Молва»); теперь г. Соловьёв пробует, не удастся ли слово буддаисты. Разумеется, оно не удастся, да сверх того и выбрано очень странно. Ведь в крайне неисторической стране, Индии, буддаизм один только и пробудил историческую стихию.

Опасность Скопцов заключается в их связи с многочисленным и сильным обществом Хлыстов, которые находятся в дружеских связях со всем скопищем расколов беспоповщинских. Хотя Хлысты не обязываются к оскоплению, и, следовательно, уничтожение Скопцов ещё, по-видимому, не может их значительно ослабить; нет, кажется, сомнения, что такое уничтожение действительно лишило бы их почти всей силы, ибо оно лишило бы их средоточия.

Общество, убавившееся в своей умственной слабости и в том, что ему предстоит в жизни один только труд – перенимать то, что выдумано другими, более разумными обществами, отвыкает от мысленного напряжения и нескоро возвращается к благородной, но несколько утомительной работе мысли.

Таково решение старушек: таков же и суд устарелых школ, когда выступает в свет новое и свежее учение. Конечно, эта школа давно доказывала, что она уже вовсе не понимает о чём дело идёт – и в вопросе об общинах, и в вопросе о народности, и в вопросе о женщине в России, и в вопросе о княжеских завещаниях, и в вопросе о статистике преступлений, или о наказаниях за колдовство (как показал г. Лесков); но ещё ей отвечали. Теперь же, когда старушка (виноват, школа) дошла до определения, «что это таинственно, это мистицизм», мы надеемся, что Русская Беседа с нею слов тратить не будет, разве для исправления каких-нибудь ошибок в частных исследованиях.

Одновременный, однообразный и обязательный выкуп есть единственное разумное разрешение всей задачи...

Итак, противополагается: сохранение исконного обычая, основанного на коренных началах жизни и чувства, право всех на собственность поземельную и право каждого на владение, нравственная связь между людьми и нравственное, облагораживающее душу, воспитание людей в смысле общественном посредством постоянного упражнения в суде и администрации мирской, при полной гласности и правах совести – чему же? Нарушению всех обычаев и чувств народных, сосредоточению собственности в сравнительно немногих руках и пролетариату или, по крайней мере, наёмничеству всех остальных, бессвязности народа и отсутствию всякого общественно-нравственного воспитания...

Без сомнения всякий Русский читатель порадуется появлению проповедей на одном из наречий Русского народа; но не грустная ли это радость? Не грустно ли подумать, что такое явление редкость; что слово доброго поучения никогда, или почти никогда, не облекается в формы доступные, знакомые, близкие меньшей братии нашей; что оно как будто боится унизиться, спустившись до такой неблестящей среды?..

Разумное развитие отдельного человека есть возведение его в общечеловеческое достоинство, согласно с теми особенностями, которыми его отличила природа. Разумное развитие народа есть возведение до общечеловеческого значения того типа, который скрывается в самом корне народного бытия...

Школа относится к явлениям Русской жизни, как к явлениям совершенно внешним, о которых она узнаёт только путём внешним и средствами случайными. Что писано и уже разобрано, что на пергаменте или на бумаге, что засвидетельствовано вещественным знаком, она то знает, тому верит, и более не знает ничего...

Торговля хлебная, единственно заграничная, не вполне благонадёжна. Хлеба дома держать нельзя, а если Англия хлеба не требует или даёт дёшево, то Орёл остаётся вовсе без сбыта, и огромное потрясение происходит во всей извозной промышленности и во всей торговле. Москва, как самостоятельный хлебный рынок, даёт ещё ход товару. Тут выгода огромная в пользу Москвы...

Любовь, как требование притязательное и себялюбивое, любовь, ставящая цель в лице любящем, есть ещё не отрешившийся эгоизм. Она может, как и всякая другая страсть, доходить до исступления, разгораться до безумия, опьянять до бешенства. Но в этой степени она не имеет ещё ни благородства, ни нравственного достоинства. Какое бы ни было её напряжение, она не заслуживает ещё имени любви...

Плоды, им добытые, по-видимому, заключаются в отрицаниях; но эти отрицания имеют характер вполне положительного знания. Этих плодов, этих новых выводов немного; но такова участь тружеников философии: одну-две мысли добывают они трудом целой жизни, напряжённою работою всех мыслящих способностей и, можно сказать, кровью сердца, алчущего истины; но каждая из этих мыслей есть шаг вперёд для всего человеческого мышления...

Для военной ли борьбы, для мирного ли соперничества, существует одно правило, которое не терпит исключения: слабую сторону противника или соперника знать полезно, чтобы при случае вспомнить о ней и воспользоваться ею; сильную сторону соперника знать необходимо, и до́лжно помнить о ней постоянно, чтобы не пасть в борьбе...

Был на площади Кремлёвской спор между православными и раскольниками. Православный, кончив свою речь с доказательствами, прибавил; «я знаю, что придёт час, и вы все приобщитесь к нам». Один из раскольников отвечал ему: если ты это знаешь, что же ты теперь хлопочешь, когда ещё час не пришёл?» Ответ был превосходен: «Глупый, глупый ты человек! Если бы сын мой был погружен в какой-нибудь великий порок, и сказано бы мне было свыше, что он к вечеру покается, я всё-таки уж с утра начну его уговаривать и умолять: ведь это действо любви»...

В те дни, когда вся Европа оглашалась криками неистовой вражды против нас, когда всё дышало злобою, голос сочувствия услышали мы только от своих братий по крови – Славян, и братьев по вере – Греков; но не голос только слышали мы, а видели дело, видели подвиг любви, бестрепетно встречающей смерть за братьев...